Анне Ивановне Бобровой, археологу и хорошему человеку, в день юбилея

Крашеные жеманницы утверждают, что женский возраст есть некая тайна. Появились даже публикации, где присутствует поздравление с юбилеем, но ханжески отсутствуют возрастные цифры. Рardonnez-moi, но археологи – люди совсем не гламурные и ориентированные на точные датировки – говорят о возрасте дам без вычурного кокетства.

И потому объявляю всем: «археологу из Томска», моему многолетнему соратнику по археологическим экспедициям и другу по жизни АННЕ ИВАНОВНЕ БОБРОВОЙ – 75 лет!

Так и хочется воскликнуть вслед за К.С. Станиславским: «Не верю!».

Увы, жизнь – не театр, и ей наплевать, верю я ей или не верю. И если взглянуть на дату рождения юбилярши – а это 25 августа 1947 г. – то приходится признать: да, 75…

Именно в этот день в семье фронтовика Ивана Григорьевича и его верной спутницы жизни Татьяны Романовны Бобровых родилась дочь, которую нарекли Анной. Специалисты по антропонимике утверждают, что это имя пришло к нам вместе с христианством от древних евреев и обозначает  «благосклонность / благоволение», причём как благосклонность со стороны высших сил, так и благосклонность со стороны людей. Констатирую: всё это в жизни Анны Ивановны было и есть.

Однако ж благосклонность благосклонностью, но только на ней по жизни не проедешь. Она лишь попутный ветер в парусах, но лодку и руль надо изготовить самому. И Анна Ивановна их ладила – ежедневно и старательно. Всю свою сознательную жизнь. Гены предков – трудолюбивых алтайских крестьян – не дали сбоя.

Родилась она в Бийске, но прожила всю жизнь в Томске. Была, правда, кратковременная отлучка в Гомель, когда после школы не повезло с поступлением в местный вуз, и за высшим образованием пришлось махнуть так далеко в Европу. Однако Гомельский педагогический стал единственным и очень небольшим зигзагом на жизненном пути нашей юбилярши, который очень быстро вернулся к томской прямой. В 1974 г. она закончила-таки историческое отделение историко-филологического университета Томского государственного университета им. В.В. Куйбышева (так он тогда именовался).

Тогда очень популярной была «Песня студентов-археологов» В.С.  Высоцкого, герой которой – Федя – «Диплом писал про древние святыни / О скифах, о языческих богах, / При этом так ругался на латыни, / Что скифы эти корчились в гробах» . Анна Ивановна про скифов не писала, поскольку специализировалась у ведущего томского археолога Владимира Ивановича Матющенко, а его научные интересы распространялись на куда как более древние периоды человеческой истории. Как и положено студенту-археологу, в экспедиции она ездила регулярно и с удовольствием, а диплом написала вполне приличный.

(Небольшое отвлечение. Сорок семь лет разговариваем мы с ней. О чём только за столь внушительный срок не толковали! Сейчас вот только понял, о чём именно мы и не побеседовали – я ни разу не поинтересовался, почему вдруг в широчайшем спектре исторической науки она выбрала именно археологию. А как было бы сейчас красиво ввернуть фразу-другую про детскую мечту о сокровищах фараонов, подростковое стремление к путешествиям или вечную погоню юности за романтикой… Увы, не могу этого сделать, ибо не знаю ответа на сей простой вопрос).

А вместе с дипломом получила молодой специалист Боброва распределение в самый северный район Томской области – Александровский. Там и отработала год в школе.

Благосклонность свыше пролилась через год – в 1975-м.   Было в то время в структуре Томского университета такое подразделение – Проблемная научно-исследовательская лаборатория истории, археологии и этнографии Сибири. Скромно называясь всего лишь лабораторией, эта научная единица представляла собою, по сути, полновесный НИИ – и по штатному наполнению, и по авторитету в сфере гуманитарного сибиреведения, и – самое главное – по всеобъемлющей научной проблематике. Действительно: сотрудники Проблемки, как называли лабораторию в просторечии, разрабатывали темы буквально «от палеолита до главлита» – от проблем древнекаменного века Алтая до вопросов кооперации и торговли советской Сибири. К указанному году потребовались кадры, чтобы перекинуть мостик между исследованиями археологов и этнографов, закрыть хронологическую брешь – позднее Средневековье. И В.И.  Матющенко пригласил для этого своих прошлогодних выпускниц Г.И.  Гребневу и А.И. Боброву. Последней для археологического изучения отписали позднесредневековые объекты в полосе Обского русла в среднем течении – и научная судьба Анны Ивановны была определена на десятилетия вперёд: быть ей селькуповедом и селькуполюбом!

И с поставленной задачей она справилась. Тысячи кубометров перелопаченного грунта в археологических раскопах, сотни вскрытых погребений, десятки исследованных построек, тезисы, статьи, монографии, выступления на научных форумах… Почти полвека плодотворной научной деятельности не могли не дать нужного результата: сегодня Анна Ивановна – признанный авторитет в области позднесредневековой археологии Западной Сибири, этно– и культурогенеза коренных народов (прежде всего, селькупов, но также обских угров, эвенков и кетов).

(Небольшое отвлечение. Не любит мой друг педантов и педантичности, и потому лишён я возможности указать сейчас точную статистику её научных публикаций – самого главного показателя производительности труда в учёном мире. А как кстати были бы эти цифры сейчас! Увы… Думаю, что Анна Ивановна и сама этой статистики не ведает, ибо шагает по жизни широко и неоглядно. Однако ж я почти уверен: если бы кто-то задумал провести соревнование по количеству участия в научных форумах и публикаций тезисов к этим форумам, то Анна Ивановна обязательно вошла бы в число призёров. Редкая археолого-этнографическая научная встреча проходит без её участия. Две-три поездки   в год – это её обязательная норма, в иные годы бывало и поболе).

Закономерным результатом её научной деятельности стала кандидатская диссертация «Погребально-поминальный обряд коренного населения Нарымского Приобья и Причулымья в XIV – первой половине XX  в.: (по археологическим и палеоэтнографическим материалам)», защищённая в далёком уже 1992 г. Научным руководителем тогда выступила Людмила Александровна Чиндина.

Можно, конечно, эту юбилейно-поздравительную публикацию превратить в копию служебной характеристики с долгим перечнем достижений, заслуг и званий А.И. Бобровой. Напомнить, что в 1980-х гг. она была учёным секретарём Координационного совета по археологии и этнографии Западной Сибири, действовавшего при Томском госуниверситете. Указать, что уже в составе Томского областного краеведческого музея она являлась членом аттестационной комиссии  и методического совета.  Сообщить, что она много лет руководила проведением археологической практики у студентов Томского госуниверситета и Томского пединститута (то бишь нынешнего педуниверситета).  Рассказать, что она всегда была открыта для контактов со СМИ Томска и Томской области, благодаря чему её археологические изыскания всегда были на виду и на слуху… Однако я преодолею соблазн произвести на свет ещё одну единицу делопроизводственного творчества и по-простому напишу о своём личном отношении к Анне Ивановне.

Я считаю её очень хорошим археологом-полевиком.

Своеобразием науки археологии и одновременно серьёзным препятствием для овладения этой наукой является двухступенчатая процедура научного поиска. Если историк источник для своей мозговой деятельности получает в готовом виде (в архиве ли, в библиотеке или в другом хранилище), то археологу нужно сначала отыскать свой источник-артефакт «в поле», а уж потом анализировать его, интерпретировать и реставрировать на его основе какой-то фрагмент исторического прошлого. При этом оба этапа имеют свои отдельные  методы исследования (способы и процедуры), которые надо постичь и творчески использовать. Если археолог провёл свои раскопки неумело, то в лучшем случае он потеряет часть информации, а в худшем получит её в искажённом виде. При первом варианте на следующем (интерпретационном) этапе своего научного поиска он получит неполный результат, при втором – недостоверный. Не зря же какой-то сноб снисходительно обронил обидную для нас, археологов,   фразу: «У археологов серого вещества больше под ногтями, чем в голове».

Я отработал в поле 35 сезонов, участвовал в 88 экспедициях, разыскивал и раскапывал археологические объекты от мезолита до XX в. во времени и от Украины до Монголии в пространстве. И со всей ответственностью заявляю: мне не пришлось ни разу увидеть кого-то, кто бы мог раскопать (археологи говорят «расчистить») погребение профессиональнее Анны Ивановны. До сих пор помню чувства удивления и зависти, испытанные мною при раскопках могильника Алдыган в 1997 г. Мы тогда наткнулись на средневековое погребение с трупосожжением. Как говорится, кто плавал, тот знает. Когда перед тобой открывается кучка золы, пепла и мельчайших пережжённых кальцинированных косточек, а тебе надо понять, что и как происходило здесь энное количество веков назад, хочется плакать от бессилия. По крайней мере, мне. А Анна Ивановна взяла в руки свой любимый мастерок, кисточку, нож и зависла над этой белёсой кучкой часов на 7–8. А когда разогнула спину и отошла в сторону, я обалдел от восторга: были видны не только границы и ориентация умершего когда-то человека, а даже характерная для сгоревших трупов «поза боксёра». При этом не было ни одной полностью сохранившейся кости или даже их более-менее крупных фрагментов – только мелкие обломки. Как ей удалось сложить эти пазлы в полную картину, я не понимаю.

Томский университет сформировал высококлассного археолога Боброву, Томский краеведческий музей стал местом приложения сил и знаний на втором этапе её профессиональной жизни. В штормовые девяностые, когда Проблемка стала подавать сигналы SOS, а краеведческий музей ещё более-менее держался на плаву, мне удалось убедить тогдашнего директора Надежду Яковлевну Сергееву сформировать сектор археологии и пригласить туда А.И. Боброву. С 1 апреля 1993 г. она начала свою деятельность в музее в качестве совместителя, а с 1 апреля 2005 г. музей стал единственным местом её трудоустройства.

Мне приходилось бывать с Анной Ивановной в экспедициях и прежде, начиная с моей первой поездки на поселение Малгет в 1975 г. Но именно наша совместная работа в музее стала периодом наиболее тесной и, мне кажется, достаточно плодотворной деятельности. Нашей общей экспедицией были проведены раскопки большими площадями таких ярких археологических памятников как городище Карбинское I (1991–1993 гг.), курганный могильник Корджа (1992 г.), селище Павлово-Парабельское (1994 г.), поселение и могильник Алдыган (1994. 1995, 1997, 1998 гг.), святилище Саровское (1996 г.). Осуществлялись Анной Ивановной в эти годы и самостоятельные работы – на селищах Староюгинском II, Староюгинском III и Староюгинском IV (2000 г.), на курганных некрополях Тяголовском (2001  г.), Ёлтыревском III (2004 г.) и Ёлтыревском II (2005, 2006 г.), в черте г.  Томска (2006 г.). Я уж не говорю сейчас о многочисленных практически ежегодных разведках по р. Оби и Кети.

(Небольшое отвлечение. 1993-й год. Август. Вечер. Мы с Анной Ивановной весь день обследовали территорию поселения и могильника Алдыган (потом мы несколько лет будем его раскапывать). Устали. Выпив по граммульке казённого спирта и плотно поужинав, мы сидим на деревянном крылечке администрации с. Новогорного, что в Колпашевском районе.  Курим.  Смотрим на закат солнца. Настроение благостное. Тишина. И мы молчим. А потом она говорит: «Хорошая у нас всё-таки профессия». Я согласно киваю головой. И мы опять погружаемся в тишину и алый закат…).

Эти полевые изыскания позволили увеличить археологическую коллекцию музея почти вдвое. Но это только количественный показатель. Есть и качественный.

Меня всегда оскорбляло привычное у нас выделение краеведов в категорию неких подмастерьев для мастеров-историков, этакий кружок художественной самодеятельности при консерватории. До сих пор привычен стилистический оборот «историки и краеведы» (перечислением через «И»). Надо признать, некоторые основания для того были. Специфика археологической специализации, дефицит специалистов вели к тому, что археологи предпочитали трудоустраиваться в академические и вузовские  структуры, где условия труда, зарплата и перспективы научной карьеры были лучше, чем в провинциальных музеях. Последним частенько приходилось довольствоваться либо доцентом-«полставочником» из соседнего вуза, либо приглашать на какие-то срочные работы археолога по договору. Ситуация, на мой взгляд, стала меняться в 1980-х гг. Появившиеся в штатах музеев археологи значительно подняли планку музейной археологии, включив в поле своей деятельности не только экспозиционно-выставочную работу, как это было прежде, но и проведение широких полевых работ, научную каталогизацию фондов, разработку научных тем, защиту диссертаций… В этом процессе активно участвовала и наша юбилярша. Имя Томского краеведческого музея замелькало во многих программах научных форумов и сборниках научных статей. И стояло оно рядом с фамилией А.И. Бобровой.

И ещё об одной черте Анны Ивановны нельзя умолчать – об её коммуникабельности. В «Каталоге археологического собрания Томского областного краеведческого музея Г.И. Гребнева писала:

«Большой опыт музейной и научной работы, широкий кругозор в области сибиреведения, личные отношения, сложившиеся у А.И. Бобровой за десятилетия полевых работ с сотрудниками многих районных музеев и школ области, обусловили ещё одно направление работы Анны Ивановны – она часто и обстоятельно консультировала единомышленников   из Колпашева, Подгорного, Каргаска, Парабели» .

Широкие связи А.И. Бобровой с местными музеями, учителями, любителями истории из глубинки, регулярное участие в краеведческих форумах районного уровня, постоянная готовность доброжелательно и квалифицированно помочь оказались взаимополезными. «Краеведы на местах» в лице Анны Ивановны получили постоянный источник нужной им информации и материалов, научного руководителя для проведения школьных практик или трудовых каникул «неблагополучных подростков». А археолог Боброва получала не только широкую признательность муниципальных органов культуры и образования, но и (не всегда, конечно) финансирование из местных бюджетов для проведения своих археологических раскопок. И нынешней администрации музея надо помнить, что часть археологических фондов была сформирована без всякого финансового участия учреждения, исключительно стараниями и авторитетом археолога Бобровой.

(Небольшое отвлечение. Если утверждать, что я испытывал от совместной работы с Бобровой только положительные эмоции, это будет ложью. Всякий знает, что долговременная работа, да ещё и круглосуточное сосуществование в замкнутом пространстве (а один раскоп и изолированный от всего мира полевой лагерь создают именно такие условия) отнюдь не способствуют благости общественного климата. Меня, к примеру, всегда раздражала её привычка отбирать из школьного или студенческого отряда самого отъявленного хулигана и начинать всеми мерами опекать его: подкладывать ему лучшие кусочки за столом, прикрывать от моих жёстких мер по поддержке дисциплины в лагере и на раскопе… Ладно бы выбирала себе в подопечные какого-нибудь старательного парня или девчонку, так нет – как раз наоборот.  Не в духе юбилейной статьи скажу: ругались мы с ней по этому поводу. Но и у меня на душе теплело, когда я видел, как эти хулиганы смотрели на неё благодарными глазами и готовы были по первому же слову выполнять все её желания).

Писать и говорить об Анне Ивановне можно много, но должен быть предел и у этого текста. На прощание скажу, какой образ сформировался у меня за эти десятилетия общения с ней – образ рядового науки археологии. Мы живём в очень иерархическом мире. Кто-то носит форму, чтобы сразу показать своё место на корпоративной вертикали – майор он или полковник, мичман или капитан 1-го ранга, младший или старший советник юстиции, иеродиакон или митрополит… Другие профессии не обременены форменной одеждой, но и здесь каждый сверчок знает свой шесток, и потому жалованье кандидата наук всегда меньше жалованья доктора, а доцент никогда не смеет первым протянуть руку профессору.

Однако наша иерархичность – это всего лишь атавизм, наследие высших приматов. Она формируется скорее нашими личностными качествами, чем реалиями жизни. И я больше верю в объективность изречения О. фон Бисмарка «Войну выигрывают не генералы, а школьные учителя и приходские священники» , чем в «Табель о рангах» Петра I. Если только что приведённую цитату переформатировать под нашу тему, то можно сказать, что археологию двигают не академики, а аспиранты и мэнээсы, которые лопатами в мозолистых руках извлекают из немоты прошлого артефакты и начинают с ними диалог.

Анна Ивановна Боброва – именно такой рядовой. Если К.М. Симонов говорил, что «на Ивановых вся Россия держится», то я смею утверждать, что «на таких, как Ивановна, вся археология держится».

С днём рождения тебя, мой друг!

Я.А. Яковлев
сотрудник Томского краеведческого музея
в 1990–2005 гг.